По состоянию на 1 августа 2019 года

41 улица в городах Украины

переименованы в улицы Бандеры

(по материалам Интернета)

Г. Р. Авджиев

Знакомство

В июле 1941 года, недели через две после того, как Бердичев заняли немцы, оккупационные власти развесили по горо­ду приказ о том, что все подростки мальчики 14-17 лет обязаны при­нять участие в работах по приведению в порядок общественных зданий, оставленных советскими властями, для нужд новой администрации. Являться подростки должны к 8 часам утра во двор бывшего Дома пио­неров. Неявка будет считаться саботажем с тяжелейшими последствия­ми.

Вечером мы с отцом обсуждали вопрос о том, как поступить мне - выполнять требования новых властей или бойкотировать. Отец выска­зался вполне определенно: наша задача - выжить, сохраниться, чтобы после возвращения наших вступить в состав Красной армии, получить оружие, пройти обучение и под руководством профессиональных ко­мандиров гнать фашистов до самого Берлина. А по ерунде лучше властей не дразнить - надо идти.

В конечном итоге у отца все вышло, почти как он себе представлял: через день после освобождения Бердичева отец прошел комиссию в во­енкомате, был призван (белобилетник по старому ранению правой но­ги], воевал в составе 66 Гвардейской стрелковой дивизии, до Берлина, правда, не дошел - погиб 23 сентября 1944 года в Польше. А я, возвра­щаюсь к моменту действия настоящей калейдоскопической картинки памяти, на следующий день утром пошел выполнять предписание но­вых властей.

Как только вошел на территорию Дома пионеров, меня встретил очень странный молодой мужчина и показал мне пальцем «Стш тут». Странность заключалась в его одежде. На ярко-синем мундире военного стиля не было ни погон, ни петлиц. На рукаве была красная повязка с какими-то буквами по-немецки. Нелепые штаны мышиного цвета дела­ли его облик совершенно анекдотичным. Однако это не мешало ему чув­ствовать себя начальником - своим «Стiий тут» он остановил около себя еще 5 или 6 пареньков, потом сказал:

– Досить. Шiишли!

Итак, пошли. Наш «начальник» привел нас к трехэтажному дому, расположенному напротив северо-западного угла городской бани. (Те­перь этого дома нет. В 2013 году я побывал в Украине, приходил на то место. Рядом построены другие капитальные дома, а того нет). В сере­дине южной стенки дома было большое крыльцо, от которого широкая лестница вела на верхние этажи. Поднялись на третий этаж, прошли направо до конца и оказались в большом зале, основательно забитом старой, в основном поломанной мебелью.

Начальник сформулировал задание: чтобы до четырехчасового гуд­ка на сахарном заводе (сколько себя помню, бердичевляне ориентиро­вались во времени по гудкам на сахарном заводе) вся мебель, до послед­ней мебелины, была выброшена через окно во двор. Зал готовится под апартаменты для большого немецкого начальника – штумбанфюрера. Сказал - и ушел. Мы открыли настежь большое трехстворчатое окно и приступили.

Пока выбрасывали действительно мебель, ничего такого не случи­лось, чтобы отложиться в памяти. Но когда остался последний предмет - рояль - возникла закавыка: а рояль выбрасывать или нет? С одной сто­роны, было приказано выбрасывать все, а с другой - рояль ведь не ме­бель. Нерусского производства, красавец-инструмент - как же мне не хотелось, чтобы он достался этому тумбанфюреру! С безапелляци­онной уверенностью я завил, что исключения для рояля не было, значит надо выбрасывать. И взял на себя обязанность командовать «Раз, два - взяли!» И как ни странно, взяли. Шестеро пацанов (один, правда, был немного постарше - лет 17). Рояль сначала застрял в оконной раме, так пришлось еще пару раз скомандовать на раз-два взяли, и рояль ушел вниз вместе с оконной рамой, грохнулся об бетонную площадку двора. Какой пошел шикарный диссонантный звон от струн, трудно выразить словами. Чувствую до сих пор с большим удовольствием.

Вскоре пришел начальник.

– А рояля де?- спросил удивленно. Все молчали. Пришлось говорить мне.

– Так вы наказали повикидати все, от ми й викинули.

– Я казав повикидати вci меблi, а рояля - xi6a мебля? Ой-ой, що я тепер скажу штурмбанфюреру? Така була файна рояля, вiн так гарно вчора грав. I кому це взбрикнуло в дурiй головешцi викинуты роялю?

Отвечал тот из нашей группы, который постарше, показывая на ме­ня пальцем:

– А оце дурне жидиня. Його шiби хтось дурманом опоiв - викинути, викинути.

Начальник остановился передо мной. Я и не заметил, откуда он до­стал парабеллум. Держал он его за ствол, а рукоятка была вроде молот­ка. Он резко взмахнул этим «молотком» и ударил меня рукояткой по ма­кушке. Я упал на левый бок, он начал бить меня ногами. Сначала в живот - я защищался, подтягивая ноги. Затем перенес удары на голову. Не столько лицо, сколько глаза - я защищал их руками, а он бил тупыми твердыми носками ботинок по тыльным сторонам ладоней, разбил так, что потом ложку за обедом я смог держать нормально только месяца че­рез полтора. Как долго он меня бил, сказать не могу - я быстро потерял сознание.

Пришел в себя в результате того, что чьи-то сильные руки пытались поставить меня на ноги.

– Стояти зможеш?

– Спробую.

Из попытки встать на ноги ничего не получилось. Тогда эти руки схватили меня за поясницу, крепко прижали к себе и снесли на второй этаж, поставили перед небольшим столиком, расположенным напротив широкой лестницы, ведущей со второго этажа вниз. Голова сильно кру­жилась, но стоял я уже все-таки сам.

За столом сидел немолодой мужчина в форме украинского полицей­ского. На столе стояла большая бутылка с жидкостью, миски с едой. По­лицай плеснул немного жидкости в алюминиевую кружку, протянул мне. Я чисто механически взял, глотнул. Ничего более противного, чем та самогонка, мне в жизни пробовать не приходилось, но в голове по­светлело!

Полицай протянул мне ломтик хлеба, на котором лежал довольно толстый кусок сала. Сказал:

– Ти жуй, кусками не ковтай, бо тiльки нашкодиш. Ти що, з ранку шiого не iв?

– Не iв, паночку.

Полицай внимательно осмотрел мое лицо в фиолетовых (дома вы­яснилось) синяках.

– I хто це тебе так?

– Той, що нас сюди привiв та меблi з тоiзали наказав повикидати.

– А, ми його знаемо. Biн тут нiецьким панам офiцерам апартамен­та влаштовуе. Biн у нас зветься Бандера-Скаженый. Вдача у нього вже така. Biн як звечора когось не замордуе, то noтiм шiч не спатиме. Судячи по твоему макiяжу, сьогодняшну нiч Бандера-Скажений спатиме, як немовля. A втiм, балачки треба закругляти, бо вже шiзно. Комендантська година. Додому дiйдеш?

– Треба дiйти.

– Як хтось з наших зустрiне, буде чiплятися, то скажеш, що Непийвода затримував та вiдпустив. У нас Непийводу кожна собака знае, як скажеш, що я вiдпустив, то нiхто чiплятися не буде.

– Дядечку полiцай, а ви добрий, як ви в полiцii опинились?

– Цить, байстря, ти може назад на третiй поверх захотiв?

– Ой, на третiй поверх не треба. Я ж нiчого поганого не мав на увазi. Пробачте, дядечку.

– Так треба. Шiшов!

Домой я пришел без происшествий. Отец посмотрел на мою разу­крашенную физиономию и сказал, чтобы я к Дворцу пионеров больше не ходил. А знакомство с Бандерой-Скаженым запомнилось на всю жизнь во всех подробностях.